А битва кипела, перекидываясь то туда, то сюда. Вон знамя покачнулось и упало под яростным натиском врага; но британцы наседают снова, мелькают боевые топоры, и пятятся перед ними воющие волны саксов. А через заболоченную речную низину уже несколько раз промчался одинокий всадник — гонец, как можно было понять, промчался и исчез среди деревьев на том берегу. Теперь уж мне было совершенно ясно, что там укрываются и выжидают полки Лота. И я знал, так же определенно, как если бы прочел его мысли, что выжидает Лот не королевского приказа. Каких бы призывов о помощи ни отвозили ему те гонцы, все равно он не вступит в битву, покуда не станет очевидно, на чью сторону клонится победа. Так два кровопролитных часа, от полудня до трех, бились британские силы, лишенные свежих подкреплений. Ранен король Регеда и унесен с поля битвы; его полки удерживают позиции, но мне видно, что они готовы дрогнуть. И однако по-прежнему не показываются воины Лотиана. Еще немного, и, если они не ввяжутся в бой, будет, пожалуй, поздно.

Потом и впрямь стало похоже на то, что исход сражения решен. Раздался крик в гуще сечи, крик ярости и отчаяния. Королевский штандарт с алым драконом закачался, покосился и начал падать. И вдруг, несмотря на расстояние, я увидел все с такой отчетливостью, словно находился там, рядом с носилками короля. Отряд саксов, рыжебородых великанов, красных от крови, текущей из нечувствительных ран, набросился на британцев, сражавшихся вокруг короля, со всей своей мощью и свирепостью. Иные из них пали под ударами защитников короля, иных удалось потеснить назад, но двое, размахивая боевыми топорами, пробились слева к самым носилкам. Топор ударил по древку штандарта, дракон закачался, стал валиться. Державший его знаменосец, облившись кровью из перерубленного запястья, упал под копыта лошадей. А топор, описав дугу в воздухе, уже готов был обрушиться на короля. Утер, поднявшись на ноги, замахнулся было мечом. Но меч Ральфа сверкнул и, опередив его, вонзился в сакса, тело окровавленного врага рухнуло поперек носилок, золотая королевская мантия обагрилась. Король оказался пригвожден к креслу телом убитого. Второй сакс, грозно воя, бросился к нему. Ральф с проклятьями заворачивал коня, стремясь загородить беззащитного короля от нового нападения. Но исполин сакс раздвинул британские копья, как разъяренный бык — высокую траву, и занес топор над королем. Казалось, ничто уже не остановит его руку. Но я увидел, как Артур направил вперед белого жеребца, в это время древко штандарта упало коню на грудь, и тот, заржав, взвился на дыбы. Артур, сжав коленями коня, поймал древко, крикнул и перебросил его другому ратнику по ту сторону от королевских носилок, а сам обернул ржущего, бьющего копытами жеребца навстречу нападающему исполину саксу. Сверкнул дугой боевой топор, обрушился вниз. Жеребец подпрыгнул, отпрянул, удар пришелся мимо, однако задел на пути меч Артура и выбил его из руки наземь. Снова взвился на дыбы жеребец, ударил убийственными передними копытами, и лицо сакса с топором превратилось в кровавое месиво. Но вот конь опустился на ноги подле королевских носилок, рука Артура потянулась к поясу за кинжалом, и в это время негромко, но отчетливо раздался голос короля: «Бери!» — и он бросил Артуру рукоятью вперед свой собственный меч. Артур вытянул навстречу руку и поймал рукоять меча. Я видел, как блеснул в воздухе острый клинок. Белый жеребец уже опять поднялся на дыбы, и штандарт снова реял высоко в воздухе, алый на золотом. Грянул крик и покатился по полкам от центра, где белый горячий жеребец под королевским драконом ступал по бабки в крови. И с криком ратники ринулись к ним. Я видел, как воин со штандартом замялся и нерешительно оглянулся на короля, но король взмахом руки отослал его вперед, а сам с улыбкой откинулся на спинку своего кресла.

Тут и лотианские полки, упустив минуту для задуманного Лотом картинного вмешательства, высыпали из леса и обрушились вниз, множа ряды наступающих британцев. Но битва была уже выиграна. Не было на поле человека, от чьего взгляда ускользнуло бы то, что произошло. На глазах у всех, белый на белом коне, казалось, воинский дух короля вырвался из его немощного тела и, точно блик света на острие копья, устремился вперед, нанося удар в самое сердце саксонского войска.

Саксы, теряя позицию за позицией, отступали к заболоченному краю поля, теснимые торжествующими, распалившимися бриттами, а позади сражающихся на поле выбегали люди и выносили раненых и умирающих. Носилки с Утером, вместо того чтобы двинуться назад, продолжали следовать за Артуром. Но самая гуща сражения кипела теперь не вокруг них, а далеко впереди, где под красным драконом всем были видны белый жеребец, и белый плащ, и блистающий клинок королевского меча.

Дальше стоять у всех на виду на вершине холма мне было незачем, да никто уже и не обращал на меня внимания. Я спустился вниз, где под защитой поваленных яблонь был устроен полевой лазарет. Палатки уже наполнялись, лекари и помощники трудились не покладая рук. Я послал мальчишку за ящиком с инструментами, а сам скинул плащ и повесил на нижний сук яблони, отгородив угол от солнечных лучей; и в эту тень я зазвал проходивших санитаров с носилками и велел им оставить здесь раненого.

Один из санитаров был худой, седеющий ветеран, его лицо было мне знакомо. Он работал со мной под Каэрконаном.

— Повремени минуту, Павел, — сказал я ему, — Не торопись уходить. Выносить раненых найдется кому и без тебя. А твоя помощь пригодилась бы мне здесь.

Он явно обрадовался, что я его узнал.

— Я так и подумал, что понадоблюсь тебе, господин. У меня и снаряжение с собой.

Он опустился на колени по ту сторону от лежавшего в беспамятстве раненого, и вдвоем мы стали осторожно стягивать с него разрубленный кожаный панцирь, из-под которого хлестала кровь.

— А как состояние короля? — спросил я.

— Трудно сказать. Я ведь думал, ему конец — а с ним и многому еще в нашей жизни, — а вот поди ж ты, он там сидит себе с Гайдаром и улыбается, довольный. Да ему и есть чего улыбаться.

— Д-да, пожалуй… Хватит, дальше стаскивать не будем. Дайка я посмотрю…

Рана была нанесена топором, кожа и металл панциря смешались в глубине с мясом и осколками кости.

Я сказал:

— Боюсь, тут мало что можно сделать. Однако попытаемся. Бог сегодня на нашей стороне, стало быть, и на стороне этого бедняги. Держи вот тут крепче… Так ты говоришь, ему есть чего улыбаться? Это верно. Теперь удача нам не изменит.

— Удача? Скажем так: удача на белом коне. Любо-дорого было смотреть, как этот юнец врубился в гущу схватки в решающую минуту. Как раз то, что было нужно, когда король вдруг на глазах у всех рухнул в кресло, будто умер, и королевский дракон пошатнулся и упал. Мы тогда высматривали короля Лота, да только его не видно было. Поверь мне, еще бы полминуты, и мы бы все метнулись в обратную сторону. В сражении оно всегда так: диву даешься, как много решают какие-то мгновения да толика удачи. Вот так, вовремя сделанный шаг, да еще чтобы человек подходящий объявился — и все, выиграно или проиграно целое царство.

Еще некоторое время мы работали молча, я торопился, потому что раненый начал шевелиться у меня под руками и надо было успеть, пока к нему не возвратилось сознание мучительной действительности. Когда я кончил и мы уже бинтовали, Павел задумчиво заметил:

— Странная вещь.

— Что именно?

— Ты помнишь Каэрконан?

— Мне ли забыть его?

— Так вот, этот юнец сильно смахивает на него… то есть на Амброзия, я хочу сказать, на графа Британского, как он тогда именовался. На белом коне и все такое и под развевающимся драконом. Так люди говорили… И имя то же самое, верно? Эмрис. Может быть, родич ваш?

— Может быть.

— Понятно, — буркнул Павел и больше вопросов не задавал.

Но мне уже все было ясно: слух разнесся по всему нашему лагерю, едва только мы с Артуром появились в сопровождении эскорта. И пусть себе. Утер уже обнаружил свои намерения. Мальчик выказал столько отваги, и воинская удача нам улыбнулась, а Лот так позорно просчитался — пусть-ка он теперь попробует переубедить короля или доказать лордам, что сын Утера не годится в вожди.